Армандо Перес - О чем молчат мужчины… когда ты рядом
– Я приеду поздно, Альберто, ты уже будешь спать… Я постараюсь не разбудить тебя, обо всем поговорим завтра, – говорит Ева. – Нет, я сама о нем позабочусь, ты ничего не делай.
– О ком это она позаботится? – спрашиваю я без особого любопытства. – И кто такой этот Альберто? Судя по тому, как она с ним разговаривает, он мне представляется еще большим занудой, чем она.
– Да уж, Альберто – зануда, каких поискать, – подтверждает Мануэла. – Это ее жених, они живут вместе.
– Стало быть, кроме тебя, есть еще один человек, способный ее переносить? Сюрпризам несть числа!
Ева заканчивает очередной разговор и подходит к нам. Ее тень ложится на наши тела. Только бы она нас не сглазила.
– Извините… – произносит она хриплым усталым голосом, совсем не похожим на тот резкий и пронзительный, каким она только что разговаривала по телефону.
Я с изумлением смотрю на нее. Силуэт Мануэлы в контражуре одного из горящих на площади фонарей кажется мне рисунком мастера сиенского Дученто. Короткие локоны, обрамляющие ее голову, четко вырисовываются на золотом фоне. Я не могу разглядеть выражение ее лица, вижу лишь печальный абрис подбородка. Ощущаю холод капли, текущей по ее щеке. Дождинка? Или слезинка? Но, может быть, это мне только показалось, потому она продолжает теперь уже твердым голосом:
– …но я действительно должна возвращаться в Милан.
И не задерживайся ни на минуту, подруга, желаю я ей доброго пути. Вечер ты мне испортила, но ночь уж нет… Это другой разговор.
Мануэла поднимается, поправляя юбку.
– Прямо сейчас? – спрашивает она. – Ты уверена, что сможешь найти дорогу в такое время?
Ох, Ману, ты на чьей стороне? Я вскакиваю, прежде чем она убедит полоумную остаться спать всем вместе в одной постели.
– Вовсе не так поздно, – замечаю я, глядя на часы. – Всего-то десять часов.
– Не дергайся, – морщится Ева. – У меня нет никакого желания проводить с тобой всю ночь.
– Какая жалость, – произношу я с наигранным сожалением.
В ее глазах мелькает вспышка ярости.
– Если я так действую тебе на нервы, ты мог бы сказать мне это, я бы уехала раньше.
– Да брось ты, какие нервы, Луис просто шутит, – вмешивается Мануэла, с упреком взглядывая на меня. – Зачем тебе ехать так поздно, да еще такой усталой? Сегодня утром мы поднялись чуть свет, ты работала весь день. Сними комнату в гостинице, хорошо отдохнешь, выспишься, а утром поедешь. Между прочим, в воскресенье на дорогах намного свободнее, нет грузовиков…
При других обстоятельствах мне было бы ее жалко. Но этой ночью я хочу остаться наедине с Мануэлой. И я знаю, что она хочет того же.
Если получше присмотреться и принять во внимание сильные тени, которые отбрасывает стоящий рядом фонарь, Ева и правда выглядит обессиленной. При других обстоятельствах мне было бы ее жалко. Но этой ночью я хочу остаться наедине с Мануэлой. И я знаю, что она хочет того же. Но ее мягкое сердце, будь оно неладно, обливается кровью при виде несчастной подружки, из-за чего мы и таскаем ее за собой весь вечер.
– Она переживает не лучшие времена, – объяснила мне Мануэла, когда я позволил себе резко среагировать на то, что Ева уже четвертый раз за вечер выскакивает из-за стола и бежит болтать по своему проклятому телефону. – Проблемы с магазином, скорее всего ей придется его закрыть.
– У нее свой магазин?! Интересно, о чем она все время переговаривается? Судя по тому, как она эксплуатирует мобильник, она должна как минимум быть крупным специалистом в своем деле.
– Так и есть. У нее магазин пластинок.
– Пластинок? Тех, что из винила?!
– Да. Она торгует также редкими винтажными вещами, изделиями ремесленников и всякой всячиной, чтобы поддерживать магазин на плаву, но главный ее товар – пластинки.
– Виниловые пластинки. Тогда понятно, почему ей суждено прикрыть лавочку. Девушка ошиблась веком.
– Конечно, это нелегкий рынок, – соглашается Мануэла. – Но я уверена, что она могла бы выкарабкаться, согласись ни на что не годный жених поддержать ее… Ах, Ева!
Беседа прервалась прежде, чем я успел расспросить Мануэлу о Евином женихе. Интересно, кто этот идиот, способный жить под одной крышей с невротичкой? Если я весь день пытаюсь избавиться от нее, то почему бы не предположить, что и у него та же проблема.
Но вот, кажется, для меня это уже не проблема: Ева решается-таки усесться в свою машину и вернуться в объятья несчастного жениха.
– Ману, ты же знаешь Альберто. Он недоволен тем, что я работаю в субботу, поскольку уик-энд – единственное время, которое мы с ним можем целиком провести вместе. Если я уеду завтра, то буду дома только после обеда и день практически пропал. А так, по крайней мере, мы сможем устроить себе бранч[5].
Я про себя благодарю недовольного невестой Альберто, попутно отмечая, что та, как многие миланцы, засоряет родной язык. Уик-энд. Бранч. Винтаж, естественно. Наверняка и ее магазин называется как-нибудь типа Eva’s Corner. Хотелось бы понять, чем им не угодил итальянский.
– Ну ладно, раз уж ты решила, что так будет лучше, – сдается Мануэла. – Только пришли мне эсэмэску, когда доберешься до дома, чтобы я знала, что с тобой все в порядке.
– Обязательно пришлю, – кивает Ева.
Слегка склонив голову на плечо, она бросает на меня косой взгляд. В этом ее движении промелькивает необыкновенное изящество, но оно моментально исчезает, едва тоном классической стервы она произносит:
– Правда, не уверена, что тебе… в программе этого вечера удастся выкроить время, чтобы прочитать ее?
Я беру за руку Мануэлу, которая с таким беспокойством смотрит вслед своей ненормальной подружке, что, кажется, не замечает этого. Э нет, моя красавица, я не позволю тебе игнорировать меня.
Она обнимает Мануэлу, удостаивает меня коротким кивком и спешит к парковке, недалеко от центра, где мы оставили машину.
Я беру за руку Мануэлу, которая с таким беспокойством смотрит вслед своей ненормальной подружке, что, кажется, не замечает этого. Э нет, моя красавица, я не позволю тебе игнорировать меня. Я нежно целую кисть ее руки, сначала с тыльной стороны, затем в ладонь, просовываю нос между пальцами, чтобы почувствовать ее запах, провожу языком по каждой фаланге, мягко покусывая. Поднимаю голову и вижу, что ее потемневшие, широко открытые глаза уставлены на мои губы. Теперь все ее внимание переключено на меня. В чем я и не сомневался. Я прячу улыбку в ее ладони, выпрямляюсь, беру ее за плечи и притягиваю к себе.
– А теперь выбрось ее из головы, – шепчу я и приникаю губами к ее губам.
Преодоление тех нескольких сот метров, которые отделяют нас от гостиницы, занимает много времени. Я не могу противиться желанию прижимать ее к стене на каждом четвертом шагу, целовать, ласкать сквозь ткань платья ее податливые груди. В тени портика, в нескольких шагах от гостиницы, страсть настолько сводит меня с ума, что я уже готов овладеть ею, притиснув к облупленному стволу дерева. Но нас спугивает старый облезлый пес, который неожиданно выскакивает из-за угла. Мы пулей влетаем в гостиницу, где портье с понимающим видом протягивает нам блестящий ключ от сто пятнадцатого номера, с брелоком. Брелок из старинных времен, тяжелый, бронзовый, в форме лошадиной головы, таких нынче не делают. Я вставляю ключ в замок, и мы не входим, а, скорее, вваливаемся в маленькую комнатку, в которой нас интересует только одно: постель.
